Почему среди возможных самоопределений для россиян стали значимы этническая и религиозная идентичности



Многие наши сограждане отказываются считать себя россиянами. Часто россияне не соотносят себя с какой-либо социальной, профессиональной или культурной группой. (Если это не чиновники или полицейские, возбуждающие дела по экстремистским статьям.) Но при этом большинство всегда с легкостью заявляет о своей этнической или религиозной принадлежности. И сейчас именно эти две идентичности наиболее активно эксплуатирует власть.


Еще в 1980-х гг. многие из нас в первую очередь соотносили себя со страной и социально-профессиональной группой. О национальности, в большинстве своем, вспоминали во время переписи и заполнении документов, о религии мало кто задумывался (обращаю внимание, что речь идет о России, а не Украине, Прибалтике и т.д.).
 Но уже в начале 1990-х этническая, а затем религиозная идентичность оказались той призмой, через которую население России стало воспринимать себя и других.
Почему так произошло? Для ответа на этот вопрос нам надо снова обратиться к тем процессам, которые определяли развитие российского социума в 1990-е – начале ХХI века.
Во-первых, это социетальная трансформация [1]. Этот процесс привел к упадку прежних социальных связей, затруднил для большинства населения осознание своего места в социальном пространстве, собственных социальных интересов и доступных способов их политического представительства.  Подробнее о социетальной трансформации. 
Во-вторых, это процесс разложения тоталитарности [2]. Он непосредственно связан с социетальной трансформацией, но учитывая своеобразность советско-коммунистической системы, он должен быть рассмотрен отдельно. В этой системе правящие группы считались безусловными носителями общенародных интересов и на этом основании предписывали гражданам нормы и способы общественного поведения, репрессировали инакомыслящих и осуществляли патернализм в отношении молчащего большинства. Разложение тоталитарности было связано с делигитимацией советской системы отношений «государство – население». 
Одновременное развертывание этих процессов происходило следующим образом:
В конце 1980-х – начале 1990-х гг. произошел коллапс социалистическо-советской системы социально-экономических и социально-политических отношений. Это поставило население России в совершенно новые экономические, социальные и политические условия. Менялась система российской и региональной экономики, что в свою очередь формировало новую систему собственности, способы экономической деятельности, доходы населения, его социальные статусы и представления.



В динамичных изменениях заметные группы населения утрачивали свое прежнее место в социальном пространстве, а новое формировалось длительное время и далеко не всегда было стабильным и четким. Это делало невозможным для многих россиян  осознать свои социальные перспективы, доступные ресурсы изменений и способы их политического достижения.
Население было дезориентировано и в социально-политических отношениях. Будучи не в состоянии осознать свои социальные интересы, сформировать новую коллективность для достижения социальных целей, часть населения стала закрываться от политической сферы жизни общества, проявлять абсентеизм или принимать политические решения, лишь реагируя на травмирующие его ситуации.
В ситуации дезориентации оказались и те, кто обстоятельствами жизни оказался вынесен в позиции правящего класса (вряд ли их можно назвать элитой). Как и остальное население, они не понимали социальной картины нового мира, не могли ориентироваться на формирующиеся социальные интересы постоянно переоформляющихся социальных групп. Единственная картина мира, которая была им более-менее понятна, была в прошлом.  Таким образом, они стали позиционировать себя относительно своего прошлого (позднесоветского) опыта, объясняя и моделируя действительность не через анализ современных отношений, а через принципы, символы, этос прошлого общества, участвуя, таким образом, в общественных отношениях не как социально-политические, а как культурно-политические силы. 
В этих условиях чуть ли единственной понятной и актуализированной для населения постсоветского общества социокультурной идентичностью оказалась идентичность этническая/национальная, ассоциируемая с языком, привычной рутинностью, этосом, символами и иерархиями ценностей, играющих важную роль в ощущении качества жизни, определяющих человеческое достоинство. 
Следовательно, и в социально-политических отношениях начал выделяться этнополитический сегмент, когда способом вертикальной и горизонтальной мобилизации и политического позиционирования становились политические смыслы, апеллирующие к существованию этнических групп, имеющих групповые/коллективные интересы, которые могут рассматриваться в качестве легитимных способов иерархизации социальных интересов в социуме и государстве.

 В то же время повышалось значение религиозной идентичности, позволяющей людям, ее востребующим, обретать для себя четкую систему социетальных координат, чья истинность, как предполагается, находится вне человеческого выбора. Следовательно, в социетальных отношениях начался процесс реинституционализации религии [3]. Религия вновь становилась легитимным социальным институтом. Она начала определять личное повседневное поведение, а с 2000-х гг – и публичную сферу жизни населения.  До 2010-х гг. в России в целом религия понималась личным делом граждан при соблюдении их публичной сдержанности в религиозных проявлениях и публичной индифферентности к мировоззренческим представлениям и практикам других граждан. Однако, в общественно-политическом смысле религия принималась легитимной в качестве фактора патриотической солидарности (т.н. «духовные скрепы») общества, что предопределило процесс перехода от ограниченного светского государства к нынешнему режиму частичной веротерпимости.

Таким образом в начале XXI века в российском социуме возникли религиозно и этнически выделяемые множества. Их укоренение в общественном сознании и практике облегчалось тем, что они имели обоснование в культуре как советского периода, так в традиции исторической памяти. Поэтому данные идентичности создавали возможности для восстановления доверия, утрачиваемого в обществе – доверия, иллюзорно основанного на более простых, органичных основаниях.  Этническое «родство» и религиозное конфессиональное «братство» было легче обосновать, принять и воспроизводить. Более того, подобные «органические» основания позволяли создавать новую систему социальной справедливости – «свой помоги своему». При этом помощь не членам своей нации, религиозной группы тоже возможна, но лишь потому, что она демонстрирует лучшие черты нации, религии (а в последнем случае является и своеобразной инвестицией в загробную жизнь).  
Подобные внутренние потенции этих социальных групп создают возможность для их политической мобилизации. Политическими агентами в данном случае выступают социальные коллективы и сообщества [4], вырабатывающие общее представление о мире, целях действия и способах группообразования. Именно они формируют ценности, систему их легитимации, внедрения в этос социума, создают необходимую инфраструктуру. Этнические и религиозные множества, как правило, лишь присоединяются в социальном действии к этнополитическим и религиозно-политическим проектам.
Потенциал этнических и религиозных идентичностей и основанных на них множеств как доступный и понятный инструмент мобилизации населения был успешно использован российским политическим истеблишментом. По мере формирования современного политического режима этнические и религиозно-конфессиональные элиты брались под контроль, превращались в той или иной степени в бенефициариев политического истеблишмента (это не исключало устранение наиболее принципиальных или недоговороспособных), что делало механизмы этнических и религиозных мобилизаций безопасными для манипуляций. Таким образом истеблишмент все активнее использовал эти идентичности в своей политической деятельности, укрепляя необходимые ему характеристики и качество этнических и религиозных идентичностей. Однако это стало еще одним фактором внесения этничности и религиозности в социально-политические и общественные отношения.

Таким образом, к настоящему времени закончились процессы реинституализации этнического и религиозного в социетальных отношениях, и они становятся все боле и более важными элементами современного политического режима.




[1] Социетальная трансформация – изменения фундаментальных (базовых) отношений, в своей совокупности образующих систему общественного устройства. К социетальным отношениям относятся, например, семейные, экономические, политические и др. Социетальная трансформация характеризуется изменением устоявшихся идентичностей заметной части населения, ведет к смене ранее существовавших социальных институтов, устойчивых комплексов формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих взаимодействие людей в определенной сфере жизнедеятельности и организующих её в систему ролей и статусов.
[2] Политический режим, основанный на полном господстве государства над всеми сторонами жизни общества, насилии, уничтожении демократических свобод и прав личности.
[3] Процесс, связанный с изменением роли религии, которую она играла в советский период. Он характеризуется расширением воздействия религии на социетальные отношения, повышением значимости религии и религиозных ассоциаций в системе социально-политических отношений.
[4] Для этнических множеств – националистически мыслящие интеллектуалы и национальные организации, как этносоциальной, так и этнополитической направленности. Религиозные множества мобилизуются духовенством и религиозными специалистами, и религиозными общинами.