В последние несколько лет современный российский
политический режим ужесточает антиэкстремистское законодательство, используя
его всё более и более против борьбы с самодействующими общественными
активистами и политическими радикалами.
Российское законодательство о противодействии экстремизму
до сих пор не дает исчерпывающего определения экстремизма, а ограничивается
перечислением деяний и концепций, которые надо считать экстремистскими. В «Стратегии
противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года» идеология
экстремизма определена как система взглядов и идей, представляющих
насильственные и иные противоправные действия как основное средство разрешения
социальных, расовых, национальных, религиозных и политических конфликтов. Вообще,
как представляется, люди писавшие данное законодательство относили к
экстремизму все волнующие их явления.
Так в Стратегии отмечается, что «Наиболее
опасные виды экстремизма - националистический, религиозный и политический -
проявляются в возбуждении ненависти либо вражды по признакам пола, расовой,
национальной, языковой, религиозной принадлежности или принадлежности к
какой-либо социальной группе, в том числе путем распространения призывов к
насильственным действиям, прежде всего через информационно-телекоммуникационные
сети, включая сеть "Интернет", в вовлечении отдельных лиц в
деятельность экстремистских организаций или групп, в проведении несогласованных
акций, организации массовых беспорядков и совершении террористических актов».
В российском антиэкстремистском законодательстве
отсутствует понимание социальной природы экстремизма. Ответственность за него
возлагается на иностранцев, на тех, кто меняет свой культурный облик (например,
«Серьезную опасность представляют
приверженцы радикальных течений ислама, которые не относятся к представителям
народов, традиционно исповедующих ислам…»). Встречаются пассажи,
позволяющие предположить, что люди писавшие данное законодательство, допускали,
что идеология экстремизма и сама приобретает субъектность (например, «ввиду усиления агрессивности идеологии
экстремизма»).
По мере развития отечественной политико-правовой мысли в
антиэкстремистском законодательстве появляются специальные разделы,
предусматривающие ответственность за экстремистские действия во время
проведении массовых акций. В соответствующей Стратегии прямо подчеркивается,
что «основным способом дестабилизации
социально-политической обстановки в Российской Федерации становится привлечение
различных групп населения к участию в протестных акциях, в том числе
несогласованных, которые впоследствии умышленно трансформируются в Массовые
беспорядки». Интересно, а чем экстремистские действия во время публичных
акций протеста отличаются от экстремистских проявлений в других местах
социального пространства? Зачем нужно было их особо выделять? Или в статье 16
Закона о противодействии экстремистской деятельности, проявляется, так сказать,
классовая цель режима – направить законодательство на сковывание оппозиционной
и неподконтрольной деятельности в стране? О том же говорит и статья Закона,
предусматривающая ликвидацию гражданских ассоциаций по обвинению их в
экстремистской деятельности. Основанием для ликвидации является не только сама
по себе экстремистская деятельность, но и разнообразные виды вреда от «экстремистской
деятельности, повлекшей за собой нарушение прав и свобод человека и гражданина,
причинение вреда личности, здоровью граждан, окружающей среде, общественному
порядку, общественной безопасности, собственности, законным экономическим
интересам физических и (или) юридических лиц, обществу и государству или
создающей реальную угрозу причинения такого вреда». Именно деятельность гражданских
ассоциаций, относится к внутренним экстремистским угрозам согласно «Стратегии противодействия
экстремизму».
Именно подобная нечеткость, эклектичность,
политическая конъюнктурность, да еще и неразвитость российской политической
науки, позволяет делать антиэкстремистское законодательство средством
противодействия самодействующим гражданским активистов.
Вообще-то содержательно понятие экстремизма имеет смысл
только если государство имеет демократическую и республиканскую природу – когда
законы страны обеспечивают гражданское общежитие и приняты демократически
избранным парламентом, а исполнительная власть ответственна перед
законодательной и независимым от других ветвей власти судом. Именно в этой
парадигме экстремизм – это проявление концепций, направленных на применение
объяснительных схем и действий, следствием которых явится целенаправленное
разрушение системы общественных ценностей и политических систем. Экстремистские
группы направлены даже не на ревизию существующей системы, а на ее слом.
Экстремизм в действии есть активность (как высказывания, так и деяния),
сознательно направленная на дискриминацию, сегрегацию, исключение и/или
уничтожение социальных групп по приписываемой им внутренне присущей и
неизменной антиобщественной сущности.
Таким образом возникает
ситуация, когда существующий российский политический режим, наверное, очень
похож на экстремистский.
Кстати, вот каким образом трактует проблему экстремизма
европейская политическая наука. Так в резолюции 1344 (2003 г.) Парламентской
ассамблеи Европы «Об угрозе для
демократии со стороны экстремистских партий и
движений в Европе» указывается, что «независимо
от своей природы экстремизм представляет собой форму политической деятельности,
явно или исподволь отрицающую принципы парламентской демократии и основанную на
идеологии и практике нетерпимости, отчуждения, ксенофобии, антисемитизма и
ультра-национализма».